Банк, которому все покойники завещали свои сбережения был швейцарским, а значит надёжным. Идея завещать всё никому не известному Фонду принадлежала Зеленскому, или даже самой пани Розе. Счёт открыли на имя Зельда Марш, а документы были у Гольдмана, поскольку он являлся нотариусом. Зельда рассчитывала, что раз уж на её имя счёт, то свою долю при любом исходе дела получит. Она была абсолютно уверена, что если явиться в банк и назвать себя, или предъявить документ, то ей сразу же выдадут требуемую сумму. Точной суммы Зельда не знала, потому решила приходить в банк несколько раз и брать деньги, пока ей не скажут, что они закончились, а потом уехать в Париж. Она даже не подозревала, что это может затянуться надолго.

Зельда достала с антресолей припылённый чемодан, обтерла его тряпкой и стала складывать добро накопившееся за годы жизни в Жолкеве.

— Ну, надо же! Из Парижа возвращалась, чемодан таким полным не был! — всплеснула руками Зельда, глядя на почти полный чемодан и ещё целую гору барахла рядом.

Она осмотрелась, присела на край кровати подумать. Потом решительно выгребла всё на пол и за пять минут набросала две кучи: одна вскоре перекочевала в чемодан, а вторая — обратно в шифоньер.

«А всё-таки жалко барахлишка, — рассуждала Зельда, допивая на кухне остывший кофе. — Отдать бы его кому…» Через некоторое время она, решительно топая каблучками, подходила к дому Христины.

Тина убирала со стола — они с Настусей только пообедали. В каморке уже ждал подготовленный для раскройки отрез молочно-белого гродетура для конфирмации, таинства миропомазания. Плотный шёлк отливал на сгибах, и Настуся уже несколько раз забегала в каморку, чтобы приложить к себе отрез и полюбоваться в зеркало.

— Руки у тебя чистые? — громко спросила Тина.

— Чистые! — крикнула в ответ Настуся.

Она продолжала крутиться у зеркала.

У двери звякнул колокольчик, а Тина почему-то вдруг испугалась и выронила на пол чистую тарелку. Осколки со звоном разлетелись по полу, и у Тины даже заложило в ушах.

— Есть кто? Христина?!

— Здесь я! Сейчас выйду, — отозвалась она, вытерла мокрые руки и вышла в салон. — Доброго дня, Зельда!

Тина каким-то чутьём понимала, что визит Зельды неспроста, и потому заглядывала ей в глаза, присматриваясь, словно в больших и чёрных глазах Зельды кроется большой секрет.

— Доброго дня! Ох, и парит там, — кивнула она на входную дверь. — Дождь собирается. Я с твоего позволения присяду? — Зельда присела, не дожидаясь позволений, и продолжила: — Уезжаю я, Христина. Так хотела добро тебе оставить. Всё с собой взять не смогу, так лучше пусть тебе достанется. Девчонка у тебя теперь, значит, вам и нужнее. Помощника же нет.

Зельда передохнула и замерла, ожидая, что скажет Тина. А Тина от такого предложения опешила и не находила слов. Ведь, что человека толкало на такой шаг. Все знали, что у Зельды дом — полная чаша. Зарабатывала она хорошо, клиентки постоянно обслуживались и исправно платили. Кто бывал у неё в доме, хвалились, что такой красоты не у каждого найдёшь. Всё отчего? У Зельды мебель была старинная, но в хорошем состоянии, и паркет наборной на полу лежал, а на окнах такие гардины висели, что все были уверены — из самого Парижа. Всякую мелочевку Зельда любила, потому скупала на блошиных рынках домашнюю утварь старой работы. Из этих мелочей состоял Зельдин уют.

— Так как же… А неужели ты с собой ничего взять не можешь? Давай я тебе спаковаться помогу.

— Не за чем помогать. Мне мало вещей нужно. Точно тебе говорю, — Зельда вложила Тине в руки второй ключ от квартиры и добавила: — Я к завтрашнему вечеру уеду. Не будет меня, значит. Вот тогда-то и приходи выбирать.

Зельда ушла, звонок у двери жалобно звякнул за нею. Тина подумала, что эдакий прощальный получился звонок. Как если бы отходил поезд и паровоз дал прощальный гудок.

Тина набросила на плечи тонкую шаль и вернулась в коморку кроить платье для Настуси. Скоро Взятие Пресвятой Девы Марии в небесную славу, нужно успеть до срока платье сшить, чтобы Настуся не хуже других во время таинства конфирмации выглядела. И цветы белые в волосы вплести… У шляпника точно есть, нужно будет сговориться, чтоб дешевле отдал, всё ж жену его она всегда не за дорого обшивала.

Настуся уже спала наверху, Тина разложила отрез на столе и принялась, напевая под нос, раскраивать по готовому лекалу. Она так увлеклась работой, что не услышала, как кто-то вошёл в салон. Только, когда открылась дверь в каморку, Тина заметила гостя.

— Виктор, откуда ты взялся?…

— Здравствуй, Тина, — сказал Германов, шаря глазами по маленькой комнатушке. — Одна? А девчонка где?

— Настуся спит, — ответила Тина, предполагая неприятный разговор. — Ты зачем пришёл?

— Этой мой дом. Хочу — прихожу, хочу — не прихожу. Уяснила? — Глаза Германова метали недобрые молнии.

Тина вдохнула поглубже и, глядя в пол, с расстановкой ответила:

— Твой дом в том склепе, что ты приказал построить над твоей могилой. А сейчас по всем бумагам дом принадлежит мне, твоей вдове.

Тина и сама испугалась такой храбрости. Стоило так долго бояться, чтобы, наконец, настоять на своих правах. Покойная мать Христины не одобрила бы такого поступка: не годится, чтобы жена мужу поперёк говорила. Но Тина очень долго считалась вдовой. Так долго, что мысль об умершем муже прижилась сама по себе. Нужно было только решиться сказать об этом Виктору.

Германов хмыкнул, подумал, что рано или поздно Тина с её характером могла бы что-нибудь подобное выдать. Впрочем, зачем она ему нужна? И дом этот старый не нужен. Да и вообще, он скоро уедет.

— Я завтра вечером зайду. Мне нужны кое-какие вещи. Мои. Не переживай ты, ничего ценного из твоего барахла не возьму, — Германов засмеялся и добавил: — Костюм там должен был остаться, пальто и туфли. В шифоньере, в спальне нашей. Ты ж не додумалась отдать после похорон?

— Там и есть, — торопливо кивнула Тина, радуясь, что ему ничего больше не нужно. — Ты ж говорил оставить, так я и оставила. Я и сорочки две оставила. Из тех, что новые.

— Это хорошо, — кивнул Германов. — Завтра вечером жди.

Он собрался повернуться и выйти, но тут Тина вспомнила, что завтра она идёт на квартиру Зельды вот и ключик под скатертью лежит.

— А может, ты сейчас заберёшь? — спросила она с надеждой.

— А что